Аверелл – и только Аверелл или Аве, а не «отец» или «папа» – далеко не впервые оставлял Кэти своей заместительницей. Во время четырёхлетнего обучения в Беннингтонском колледже в Вермонте Кэти проводила зимние каникулы на горнолыжном курорте Сан-Валли в штате Айдахо. Это был первый в своём роде такой курорт в Соединённых Штатах, и устроил его её отец. Когда американцы подцепили лыжную лихорадку после зимних Олимпийских игр 1932 года в Лейк-Плэсиде, Аверелл понял, что перед ним открываются огромные возможности. Как председатель правления Объединённой тихоокеанской железной дороги, он искал возможности для развития бизнеса на западных направлениях. Людей нужно было чем-то привлечь на запад страны, и роскошный горнолыжный курорт, сравнимый с лучшими альпийскими, был бы самой подходящей приманкой. Разрекламированное «приморское ранчо в горах» сразу же обрело популярность, которая возросла, когда инженеры Аверелла изобрели и построили в этой «Солнечной долине» первый в мире кресельный горнолыжный подъёмник. Сан-Валли быстро стал для Кэти таким же родным домом, как и фамильная резиденция Гарриманов на Манхэттене или их загородное поместье Арден-Хаус в долине Гудзона. Родители её развелись, когда Кэти было десять лет, а семью годами позже её мать Китти умерла от рака. В 1930 году Аверелл вступил во второй брак с Мари Нортон, бывшей супругой Корнелиуса Вандербильта Уитни, и та естественным образом заступила на роль хозяйки Арден-Хауса. Хотя Кэти и ладила с мачехой, а роскошная местность вокруг Арден-Хауса вполне располагала к конным прогулкам и охоте, двум серьёзнейшим увлечениям Кэти, именно усадьба в Сан-Валли являлась тем местом, где Кэти ощущала истинную связь с отцом.

Пока Аверелл ездил по миру, сначала по делам бизнеса, а затем всё больше по государственным делам, Кэти исполняла его обязанности по оперативному управлению курортом: инспектировала горнолыжные спуски, следила за размещением рекламы и принимала именитых гостей, таких как Эрнест Хемингуэй, который вскоре стал называть Сан-Валли домом. От случая к случаю она даже совершала ознакомительные вылазки на расплодившиеся на Западе конкурирующие курорты. Гарриманы склонностью к показному шику не отличались, предпочитая вполне спартанский образ жизни. Кэти училась в школе-интернате Фокскрофт в Вирджинии, где охотились на лис, совершали многодневные конные походы в Лурейские пещеры и требовали, чтобы воспитанницы ночевали на неотапливаемых верандах на свежем воздухе. Обожающая жизнь среди стихий Кэти быстро пристрастилась в Сан-Валли и к лыжам. Пока отец не оборудовал склон подъёмником, она частенько предпринимала пятичасовой пеший подъём в гору – в модном жилете с монограммой поверх кашемирового свитера, с лыжами в чехлах из тюленьей шкуры – ради одного-единственного спуска по нетронутой снежной целине Айдахо. Друзья и родные дали ей прозвище «Пуф» по созвучию с её одышкой, возникавшей при крутом подъёме. Но драгоценные недели в Сан-Валли давали Кэти нечто большее, нежели просто острые спортивные ощущения. Они позволили ей доказать свое право достойно и на равных стоять бок о бок с отцом.

Во многих отношениях помощь отцу в управлении Сан-Валли стала для Кэти идеальной подготовкой к предстоящей ей теперь деятельности. Вот только никому и никакой подготовки не хватило бы, чтобы в полной мере справиться с колоссальным объемом тяжёлой работы, которую предстояло проделать к прибытию в Ливадийский дворец Рузвельта со свитой. По приказу Лаврентия Берия советская сторона лихорадочно восполняла убранство дворцов. Полторы с лишним тысячи товарных вагонов, гружёных стройматериалами, инструментами, мебелью, коврами, электрикой, произведениями искусства, столовой посудой, кухонной утварью и запасами провианта были отправлены в Крым. Казалось, вся движимость из знаменитого московского отеля «Метрополь» была упакована и переправлена в Ялту. Даже на униформах горничных сохранилась вышитая литера «М». Помимо явно необходимых кроватей, столов и стульев нужно было где-то раздобывать ещё и самые банальные предметы обихода – вешалки, зеркальца, пепельницы. Кэти полагала, что часть этих вещей была попросту «реквизирована из разорённых войной домов» по окрестным городкам. Проблемой было и вытравливание из Ливадийского дворца его нынешних обитателей, а именно – насекомых: бывшие царские покои кишели вшами и клопами. Пока сборная команда служащих НКВД, красноармейцев, местных колхозников и румынских военнопленных отдраивала и приводила в порядок интерьеры, на дезинсекцию были брошены лучшие силы медицинского корпуса ВМС США. Они обильно опрыскивали мебель десятипроцентным керосиновым раствором ДДТ[3] и посыпали обивку и матрацы порошком того же адского средства, но никакими дозами ДДТ вытравить насекомых до конца не удавалось. С российскими паразитами Кэти, между прочим, успела познакомиться: по дороге в Крым в спальном вагоне какая-то тварь укусила её в веко, и глаз затёк так, что она после этого ещё пару дней не могла его открыть. Международная дипломатия военного времени, конечно, неблаговидная, но Кэти всё-таки предпочитала смотреть на неё двумя глазами.

Именно благодаря своему стальному характеру Кэти стала для своего отца скрепляющим стержнем мозаичной картины мира. За пятнадцать месяцев в Москве и предшествовавшие им два года работы военкором в Лондоне очаровательная в своей упрямой решимости дочь Аверелла Гарримана успела хорошо запомниться военному и гражданскому руководству всех трёх союзных держав, представленных в Ялте. Так что её присутствие в Ливадийском дворце не стало сюрпризом ни для кого, включая Рузвельта. «Поскольку это её отдел, условились взять Кэтлин с собой, – телеграфировал Аверелл своему президенту 17 января. – Оставлю её в Ялте помогать улаживать детали». Рузвельт не возражал. Некая ирония была в том, что уделом Кэти стала подготовка именно жилищно-бытовых аспектов приёма делегации. Ведь в Лондон в начале войны она прибыла как журналист, а не домохозяйка, – и сама Кэти это многократно подчёркивала. В последнем перед отъездом из Москвы письме сестре Мэри она писала: «Надеюсь только, что там обойдётся без развлечений». Кэти, однако, ждало горькое разочарование. Жизнь в Москве текла подобно водочным рекам в икорных берегах на нескончаемых банкетах. И здесь она сразу сообразила: от неё ждут исполнения роли гостеприимной хозяйки, отдающей распоряжения многочисленной прислуге и развлекающей прибывших в Ялту гостей. Но потом пришло понимание, что её обязанности не сводятся лишь к организации приёмов и домоуправлению. Кэти по сути отвечала в посольстве США за протокольные вопросы. Эта роль часто недооценивается, однако жизненно важна в современной дипломатии. Надзор за соблюдением протокола включает множество всего – от уважения к местным обычаям, церемониям и ритуалам до правильной рассадки гостей за обеденными столами на официальных обедах. Вот Кэти и предстояло предусмотреть и устранить источники потенциальных недоразумений. Даже опечатка в имени какого-нибудь заместителя секретаря на карточке с указанием места за столом могла вызвать раздражение и повлиять на поведение этого делегата. Маленькая оплошность могла повлечь за собой сокрушительную лавину.

При всей важности соблюдения обычаев и протоколов Кэти частенько мило забывала им следовать. Как-то раз Кэти с лучшей подругой Памелой Черчилль, снохой премьер-министра, во время вечерней прогулки по Лондону столкнулись лицом к лицу с царем Греции. Кэти поприветствовала его простым американским «как дела», а Памела, напротив, сделала глубокий реверанс. Кэти вообще была не склонна к реверансам перед вышестоящими. Так, она нажила себе врага в лице Адель Астер, сестры и бывшей партнёрши по танцам американской кинозвезды Фреда Астера. После того, как Адель вышла замуж за лорда Чарльза Кавендиша, Кэти опубликовала в Newsweek саркастическую статью о «вкладе» Адель в поддержку воюющей армии. В качестве военкора Кэти регулярно брала интервью у бессчётного множества фабричных работниц, лётчиц транспортной авиации и медсестёр полевых госпиталей. На их фоне Адель, писавшая под диктовку солдатские письма с фронта родным и близким, конечно, проигрывала. В статье Кэти вскользь заметила, что Адель по-прежнему